Интервью с главным режиссером Большого театра кукол Русланом Кудашовым
16 мая 2025 г. Большому театру кукол исполнится 94 года. Накануне дня рождения театра удалось побеседовать с главным режиссером Русланом Кудашовым.
Журналист Светлана Володина: Руслан Равильевич, Вы служите в Большом театре кукол с 2006 года – почти 20 лет. За этот период, как показывает история, Вам удалось очень многое: театр обрёл лицо, у него появилась генеральная линия, то, из чего, по сути, он сейчас состоит. Когда Вы пришли сюда, то планировали это или действовали по интуиции? Собирались ли Вы остаться здесь надолго, как складывался начальный этап вашего сращения с театром? Было ли неожиданным для Вас приглашение в БТК главным режиссером?
Руслан Кудашов:
Это было неожиданно, и интуиция здесь, наверное, осевое слово, потому что одно дело — наши предположения, а другое — диктат судьбы… Но интуитивно был некий «чувственный ожог», когда мне показалось, что можно что-то сделать, что может что-то из этого вырасти. А потом уже появились пожелания и от дирекции, и возникли мои внутренние задачи, которые сходились в определенной точке. Директор Александр Аркадьевич абсолютно доверял мне, но пытался спровоцировать конкретику – как, например, план развития театра на 5 лет. Я садился, прописывал это и для себя тоже формулировал какой-то дальнейший вектор.
Театр непростой, театр сложный, со своей биографией. Это чувствуется периодически. Я не рассчитывал, что надолго останусь, но жизнь сама расставила всё на свои места – таким образом складывались обстоятельства. У меня, наверное, что-то такое в характере присутствовало – чувство ответственности за студентов, а потом молодых актеров, которые здесь, которые уже воспитаны нашей командой педагогов (на курсе были и Яна Тумина, и Сергей Бызгу) каким-то неожиданным, нестандартным образом – в сочетании и кукольного, и драматического театра, и театра формы, и классического. И все это требовало какого-то постоянства для того, чтобы не быть брошенным, только начавшись. Для этого нужно было просто продолжать.
С.В.: Если мы заглянем в историю БТК, введение взрослых спектаклей далеко не первый случай: в военные годы были сатирические спектакли для взрослых, в 50-е годы – спектакли Михаила Королева, в 60-80-е – Виктора Сударушкина, потом короткая эпоха со взрослыми спектаклями Александра Белинского. Тем не менее, у Вас это направление возникло мощным блоком. Сложно ли было внедрять в детском театре взрослый репертуар? По сути, это был очень смелый шаг – вокруг же много «взрослых» драматических спектаклей, театров – пожалуйста!.
Р.К.: Дело в том, что в моей жизни был театр «Потудань» — коллектив единомышленников, возникший из моего курсового спектакля. Там был исключительно взрослый репертуар. Когда директор Александр Калинин меня брал, он, в общем-то, понимал, что я буду делать то, что делал до этого, плюс и детские спектакли. Это была основная установка моя, и у нас было обоюдная договоренность о том, что здесь появится взрослый репертуар. По-другому я не мыслил себя в этом.
С.В.: Одно дело — театр Потудань и подобные известные небольшие театры единомышленников, возникшие на зрительском интересе, другое дело – гос.театр….
Р.К.: Я об этом не думал.
С.В.: Зрители с самого начала шли?
Р.К.: В общем-то, да. Наверное, с этим нам повезло. Дело в том, что в 2005-м, когда еще не был здесь главным режиссером, я выпустил спектакль «Вий», который имел большой зрительский успех и идет до сих пор. Для меня это какая-то загадка, но приятная загадка. А потом уже появились спектакли студенческие, курсовые: «Человеческий детёныш» С.Бызгу, «Шекспир-лаборатория» с Я. Туминой, «Мы». Последний, в моем понимании, оказался очень важным и знаковым спектаклем для нового БТК. Произошло какое-то совпадение со «школьным заданием» на гапиты. И такое ощущение появилось, что этот спектакль уже никуда не избыть, этот спектакль, как будто бы здесь должен быть и существовать. А дальше уже взрослый репертуар стал только пополняться.
С.В.: «Сращение» труппы – студентов с мастерами — происходило мягко или не очень?
Р.К.: По сути дела, оно так и не произошло, к сожалению. «Старики» оставались в старом репертуаре, которого становилось все меньше, а молодые, мой курс первый, создавал свой собственный репертуар.
И это – тоже одна из проблем БТК. Здесь необходимо терпение, потому что иногда кажется, что разные миры раздирают театр и тащат в разные стороны. Тем не менее, моя изначальная установка – постараться сделать так, чтобы не было диктаторского режима. Структура, не подавляющая личность диктатом, дает возможность театру быть разным. Дает свободу.
Прекрасно, когда есть разные спектакли, иногда по вектору кардинально противоположные друг к другу, разные авторы, разные режиссеры. Но минус в том, что каждый автор, каждый режиссер видит свой остров, свой вектор, свою точку, зачастую не осознавая на чьей земле он стоит.
С.В.: Если обернуться назад: по тому что Вы задумывали и по тому, что есть сейчас: что удалось, что не удалось?
Р.К: Удалось, наверное, как вы уже сказали, обрести свое лицо, особое, непохожее на других и на прежний театр. Вот это, наверное, и есть самое важное сейчас. И еще мне кажется, что мы являемся очень независимым театром, несмотря на госструктуру. Мы можем дать фору большинству считающими себя независимыми театрам. Вот эта вольность и свобода, которая существует здесь, дорогого стоит. Но за это приходится платить.
С.В.: А есть что-то, что не удалось или хотелось бы сделать? Что сегодня в ваших планах? Генеральное какое-то видение, если хотите…
Р.К.: Наша необустроенность и бытовая, и хозяйственная очень сильно начинает вредить всему. Необустроенность, незавершенность, неудобство какое-то…. Есть глобальная вещь: очень небольшие зарплаты, которые вынуждают актёров театра кукол много подрабатывать в разных местах. Ведь актёры театра кукол находятся на нижней ступени оплаты труда, что совершенно несправедливо. Труд здесь неоправданно тяжел, неоправданно малооплачиваемый. Я это знаю, поскольку ставил и продолжаю ставить спектакли и в драматических театрах. Это серьезная вещь, она сильно влияет и на творческий процесс. Актерам нужно где-то зарабатывать: у кого-то съемки, у кого-то халтура, у кого-то еще что-то. Сейчас, как мне кажется, театр находится в такой стадии, когда очень непросто всех собрать.
С.В.: Скажем так: актеру театра кукол необходимы комплексные умения, в том числе и филигранное владение куклой – а это очень непросто…Что Вы можете сказать о дальнейших планах театра?
Р.К.: Пока достаточно туманно, но вырисовывается Достоевский, которого я «немножечко подготовил» в Красноярске, где буду завершать трилогию этого автора по коротким рассказам: «Легенда о великом Инквизиторе», «Сон смешного человека» и «Кроткая». Думаю, что и здесь, в Большом театре кукол, у нас настанет период Достоевского, что касается взрослого репертуара.
И конечно, нужно благоустраивать театр, добиваться того, чтобы здесь было приятно и в творческом, и в бытовом плане для зрителей и для актеров.
Был период лет 10 назад, когда мы открывали и Малую сцену (ее же здесь не было), и Камерную сцену, — новое пространство. А сейчас всё приходит в слегка обветшалое состояние – за этим нужно последить…
С.В. За эти двадцать лет, что Вы здесь – изменились ли дети?
Р.К. : Да, конечно, дети изменились. Когда я пришел, посещение театра было больше похоже на массовый культпоход, как в советские годы, хотя это были уже 2000-е. Когда мы начинали строить новый репертуар, было очень сложно ухватить внимание детей, потому что они приходили на утренники, и были не готовы вместе с родителями к какому-то более содержательному разговору. Постепенно эта ситуация менялась и у нас в театре, и в городе, и в стране, появился достойный репертуар для детей, замечательные фестивали, как, например, «Арлекин». Постепенно картина стала меняться, публике захотелось более содержательных, необычных вещей. Хотя и на традиционные названия, спектакли в нашем театре зритель ходит и без рекламы…
С.В. В день рождения Театра Вы с творческой командой представляете спектакль «Алые паруса». Почему возникло именно это название?
Р.К.: Мне так кажется, что время очень сгущается, очень много тёмного во времени. А этот текст А. Грина очень светлый. Иногда кажется даже слишком какой-то наивно невозможный. Но именно эта невозможность чего-то прекрасного, ощущение невозможной прекрасности в этой тьме сегодняшней для меня очень важно и необходимо — это первое. Во-вторых, актеры спектакля — это все-таки студенты. Они пока на втором курсе, еще совсем не артисты, неопытные, трепетные, у них нет никакого наращенного «профессионализма»…. И как мне показалось, этот материал должен как-то резонировать с ними, с их неискушенностью и жаждой жизни. А третья составляющая – идея спектакля возникла на их зимнем зачете, я увидел, как они работают с педагогом по речи А.В. Тарариной, и это было вдохновляюще. Для Грина текст является смыслообразующей структурой, а для спектакля – основной смысловой частью. В данном случае, это не драматургия, это не пьеса, это именно текст, И за счёт его проговаривания он как бы осуществляется и внутри актёра, и для нас, и кажется, хотя бы на короткое время, отвоевывает у тьмы пространство.
С.В. Как возникли персонажи спектакля (Бебешка, Бродяга, Ботан, Иностранка, Мизантроп и т.п.), которые не прописаны у Грина?
Р.К. Мы искали это в диалоге. Конечно, их изначально не было, но вот возникла идея, что все персонажи – пассажиры корабля, или даже ковчега. А потом возник следующий вопрос — а что это за пассажиры, как мы будем их конкретизировать? — это был процесс взаимообразный. У кого-то возник режиссер — неудачник, у кого-то ботан, у кого-то мим (в работе над этим героем мы во многом отталкивались от образа Леонида Енгибарова).
Есть еще один фактор, почему мы пошли именно таким путем — путем поиска персонажей, от лица которых осуществляется этот текст. Нам не хотелось говорить об избранности. У Грина Грей и Ассоль все-таки избранные. А нам хотелось мыслить о том, что эти прекрасные юноша и девушка могли бы прорасти в каждом, даже самом отчаявшемся человеке. И это для меня и ребят одна из основополагающих, главных вещей, заложенных в спектакле. Это та надежда, может быть, очень хрупкая, которую хотелось бы подарить каждому.
Сам Александр Грин писал эту феерию (как назвал этот жанр), будучи на грани отчаяния, без жилья и средств к существованию.
(Из истории создания «Алых парусов»: Александр Степанович Гриневский начал делать первые наброски, относящиеся к «Алым парусам», в 1916 году. В 1919-м его призвали в армию в качестве связиста, и Грин носил черновики повести с собой в походной сумке. Вскоре он заболел сыпным тифом и почти месяц провёл в Городской барачной больнице в память С. П. Боткина в Петрограде. После выздоровления Грин оказался на грани нищеты, скитался по домам друзей в поисках ночлега. При содействии Максима Горького ему удалось получить академический паёк и жильё — комнату в «Доме искусств» на Невском проспекте, 15 в Петрограде. Грин жил отшельником, почти ни с кем не общался, но именно здесь он дописал феерию «Алые паруса». Наброски к повести писатель делал на банковских бланках…).
С.В. Для кого этот спектакль, зачем он нужен актерам-студентам, зрителям?
Р.К.: Думаю, этот спектакль практически для всех — от подростков до людей преклонного возраста, и в нашей истории появляются персонажи разновозрастные. Но дело даже не в возрасте. Мы так или иначе проходим какой-то внутренний путь духовного взросления, психологического взросления. Часто наступают моменты, когда мы приходим в отчаяние, перестаем верить в себя, когда мы перестаём верить во что-то светлое. Вот поэтому в противовес нашему состоянию есть этот текст, и есть, должна быть, жажда актёров это внутреннее, да и внешнее пространство высветлить, чтобы каким-то образом бороться за надежду и веру в себя… Поэтому наш спектакль обращен буквально к каждому человеку.
*фото предоставлено организатором
